КАРЛУТКА

Мы ее звали просто  Говенка. Из обиды, что так испохабили речушку. Когда-то там водилась рыба, и мы, отправляясь к Карлутке пасти коров, брали с собой удочки. Пескари там попадались жирные.

Карлутка - единственная в Ижевске речка, которая рождается в городе и большую часть своего течения «живет» в нем. Начиналась она в светлом грибном лесу, и набредший на родник ягодник или грибник с удовольствием пил прохладную чистую живительную воду.

Мне всегда вспоминается наш геолог Женя Брагин, его трепетное отношение к родникам. Когда мы застраивали новые  микрорайоны, он лично проверял все овражки, выявляя ключи, и «стоял  над душой» бульдозеристов, когда они планировали площадки и ворочали горы земли, чтобы не дай бог не засыпать источник.

- Ведь ты задушил его, - орал он  на одного растяпу, - бери лопату и раскапывай, да трубу положи, а я приеду вечером проверить и  напиться.

Судьба Карлутки круто изменилась, когда начали строить новый Воткинский тракт, а потом на его восьмом километре  крупнейший в Европе завод бумагоделательных машин. Заводу нужны были кадры, а людям – жилье. Раньше под такие проекты выделялись большие деньги. И вот в 1965 году к Карлутке пришли строители. Я помню, как сопротивлялась она. Подвал торгового центра на улице Дзержинского речка постоянно заливала водой, и мы вынуждены были применять специальную гидроизоляцию.

И вот вокруг истока, вместо грибов, выросли так же похожие друг на друга как грибы панельные пятиэтажки. Затем туда перенесли трамвайное кольцо, и на бойком месте образовался  базар. И ключ заглушили. Он вынырнул через сто метров в овраге, начинающемся между улицами Дзержинского и Буммашевской. А по имени завода назвали целый микрорайон – Буммашевский.

Только наше строительное управление №3 вместе с ДСК «клепало» каждый месяц по «хрущобе», и квартиры завод давал быстро, через пару лет, а нужным специалистам – сразу. Из снимаемых частных углов или тесных коммуналок люди с радостью переселялись в светлые новые персоналки.

Первый раз признали Карлутку, когда пересыпали овраг, чтобы соединить проездом улицы Дзержинского и Буммашевскую. Мы тогда положили две толстенные трубы для пропуска вешних вод. Для собственного удобства и для пользы жителей, естественно, сделали через овраг и пешеходный мост. Вот тут Карлутка и напомнила, что она все же речка: весной с этого перехода сорвался пьяный мужик и утонул в разлившейся воде. Да и наши работяги после получки на спор ныряли в эту холодное мутное озерцо. Призом, как правило, была следующая бутылка водки.

Мы же, «контора», ходили отдохнуть подальше в «ресторан Пеньки», как называли  живописную поляну в сосновом лесочке на берегу речки рядом с магазином и кафе. Хорошо было теплым весенним вечером  после работы посидеть на солнышке на травке. Пьянило не только от выпитого, а от чистого воздуха, молодой силы, бурлившей в теле.

Все реки, текущие на Север или на Юг, один берег имеют высокий -  сказывается вращение земли. У Карлутки в черте города высокий левый берег. Очень красивы эти места над обрывами -  с  тропками, полянками.  Тут стоят древние ели и молодой сосняк, небольшие березки и осинки, кудрявятся заросли клена, черемухи, бересклета. По берегам и в оврагах заросли камыша, осоки, лопухов, мать - и - мачехи.

Ниже Буммашевской  еще раньше обосновались садоогороды, а потом в лесу, подальше от глаз начали строить свою церковь старообрядцы. Только не получилось тут тишины: рассекла здесь лес и обрезала сады скоростная улица 10 лет Октября. И теперь над Карлуткой, заключенной в трубы, машины проносятся  со свистом.

А правый  берег пологий, и тут строения подбираются к самой речке. Когда-то  город заканчивался тут, и потому улицу назвали Владивостокская, то есть край с востока, а на севере граница шла по Северному кладбищу.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                   Улицы были сплошь деревянными.

Когда в 70-х годах мы начали застраивать этот район многоэтажными панельными и кирпичными домами, возникла проблема разборки старых деревяшек, после того как их владельцы въехали в новые квартиры. На это уходила уйма времени, и получались курганы мусора, который надо было вывозить. Тогда в духе нового времени появился молодой предприниматель, который взялся за выполнение этих работ. Договорившись с пожарниками, он нанял алкашей, и те стали просто поджигать старые строения, подбрасывать деревяшки в костер и получать за это каждый день на пропой. Дым стоял над районом застройки, но сухое старье горело хорошо, и через неделю дельцу осталось только разровнять золу бульдозером, получить за работу деньги и рассчитаться с подельниками.

Вместе с расширением города на берегах речки возникли различные мастерские, склады, небольшие предприятия  и бани, и их канализационные трубы, предательски прячась в траве, как из клоаки, сливали в Карлутку вонючие фекалии.

Удмуртия, однако, недаром зовется родниковым краем. Профессор В.В. Туганаев издал прекрасную иллюстрированную книгу «Родники Ижевска».  Он насчитал в городе и его окрестностях 62 родника, разбил их по группам, и получилось, что Карлутская из них самая большая: 14 живительных ключей питает эту речку, не давая ей прокиснуть окончательно. Три из них находятся в районе Культбазы.

Коммунисты строили социализм, поэтому, начав в 1931 году на пустынном берегу Карлутки строительство двухэтажных домов для рабочих, назвали новый поселок Соцгородом.  А когда Ижевск на северо-востоке перешагнул Карлутку, вобрав в себя расположенную здесь одноименную деревню, новый жилой массив назвали Культбаза, потому что социализм боролся с неграмотностью и должен быть культурным. К тому же располагавшиеся рядом «Чугунка», нынешний редукторный завод, и артель «Металлист», теперь подшипниковый завод, избрали эту красивую березовую рощу местом отдыха своих рабочих. По крайней мере, стояло там дощатое здание летнего кинотеатра, пока однажды,  в конце шестидесятых годов, не сгорело. У редукторного завода был здесь свой клуб, превращенный сейчас в одно из производственных помещений. И имена улицам присвоили соответствующие: Толстого, Шишкина, Репина, Чехова, Грибоедова –сплошная культура.

В народе это место издавна зовется Козий парк. Общеизвестно, что удмуртов обвиняли в язычничестве и человеческих жертвоприношениях. Даже судили их за это, но громкий процесс выиграл заступившийся за удмуртов  русский писатель В.Г. Короленко. Дыма без огня не бывает, и, видимо, кровавые приношения удмуртскому богу Инмару были, называлось это «кереметь», и нас в детстве удмуртские сверстники во время драк пугали этим таинственным словом, отчего и, правда, бегали мурашки по спине. Но ученые предположили, что пострадавшими на этих таинствах были козы, и происходило все это в том лесу. Резали животных на берегу, а их свежую кровь спускали в текущую струю воды. Оттого и название - Козий парк. А может все проще: полуголодный рабочий класс вдобавок к  скудному приварку  держал в хозяйстве скот и привязывал пастись на этих живописных полянках своих коз.

Официально это место зовется Березовая роща. Мы всегда праздновали в этом парке День строителя, так как рядом располагался наш клуб «Спутник». Концерты самодеятельности, спортивные состязания, лотереи и море пива заканчивались к вечеру без скандалов, так как до ближайших общежитий было несколько метров и «нагулявшиеся» добирались до кроватей. Отсюда мы отправляли детей в пионерский лагерь «Лесная сказка». Сейчас здесь, используя Карлутские овраги, часто проводят всероссийские соревнования по велокроссу.

Так вот о родниках. Вытекая с левого коренного склона реки, они своими чистыми струями стараются противостоять той мути, что идет с противоположного берега, своей живительной влагой вернуть жизнь в этой речушке.

Во времена недоразвитого социализма я состоял в народной дружине, и это было долгом каждого сознательного гражданина, подкрепляемым тремя днями к отпуску или лишением премий в случае сачкования от этой службы. Наш опорный пункт был как раз  на Культбазе, и во время прогулок по маршруту мы всегда спускались к родникам, чтобы напиться хрустальной прохладной воды. Служба была не трудной, капитализм еще не приходил и по заказу не «мочили».

А теперь вернемся к речке.  Как пишет исследователь А.П. Перевощиков, «неподалеку от санатория «Металлург» сохранились остатки крупных оборонительных сооружений, так называемых «Карлутских городищ», – валы и рвы. В середине первого тысячелетия на этом месте существовали два средневековых городка». Вот и задумаешься, сколько лет Ижевску -  242 или на тысчонку больше.  И те люди, что жили здесь многие века тому назад, звали эту речку по другому, потому что Карлутка – это чисто удмуртское (Кар –городище, луд –поле).

По 9-й ревизии именного списка населения России, проходившей в 1850 году, в двух с половиной верстах от Ижевска находилась деревня Русская Карлутка, в которой число домов было 21, а число душ - 52 мужского и 70 женского рода. И образовалась эта деревня на правом пологом берегу речки, считай на поле, задолго до основания самого Ижевского завода. В книгах упоминается также Удмуртская Карлутка и даже Новая Карлутка, которая возникла, когда город стал расширяться.  Но, в конце концов, он все-таки проглотил  все карлутские деревни, и в 1921 году от них осталось только имя - поселок Зеленая Роща.

Карлутской назвали в народе и площадь между деревней Русская Карлутка и вновь построенным Арсеналом для оружия с пороховым погребом. Поначалу деревенские пасли на ней стада, да по выходным дням свободные от заводских работ ижевские парни приходили подраться с деревенскими. Официально площадь поначалу писалась Арсенальной. Она была самой большой в Ижевске, поэтому в 1917 году освобожденный рабочий класс именно здесь проводил общегородской праздник  международной солидарности трудящихся. Собралось несколько десятков тысяч человек, и целый день с шести подмостков все желающие ораторствовали перед собравшимся. А раз это международный   праздник, то в нем участвовали и находившиеся в Ижевске военнопленные: немцы, австрийцы, венгры, чехи. В честь этого площадь переименовали в Первомайскую.

В 1962 году площадь назвали имени 40-летия Пионерии, а через пять лет – имени 50-летия Октября. От этой чехарды переименований народ запутался и по-прежнему считает ее Карлутской. А площадь за  годы преобразилась несказанно. Вначале от греха подальше перенесли отсюда пороховой склад, затем на месте теперешнего Центрального стадиона организовали ипподром, на самой горке с 1927 года начала застраиваться тогдашняя Центральная республиканская больница, а в восточной части жилые дома Ижстальзавода.

В 1967 году в сквере площади открыт Монумент боевой и трудовой славы, с Вечным огнем и героической фигурой воина со знаменем в руках, автора Б.К.Волкова. Рядом с монументом построили здание Верховного Совета Удмуртии (сейчас Госсовет), а к шедевру архитектурного зодчества - Арсеналу пристроили монументальную резиденцию президента УР. Вот такая она, Карлутская площадь.

Страсть к переименованиям  коснулась и многих центральных улиц. Особенно досталось Советской. Но первоначально в конце ХУШ века она называлась дорогой в деревню Карлутку.

Если из красивой Березовой рощи пройти мимо обустроенного навесом и бетонными ступенями очередного родника, перейти по мостику  через овражек, по которому течет безымянный ручей, впадающий в Карлутку, то попадаешь к мрачноватым строениям из красного кирпича и высоким заборам. Раньше здесь была скотобойня, и можно представить, что текло оттуда в речку. Но вот пришел 1938 год, и Наркомат госбезопасности конфисковал эти строения под следственный изолятор. Вот такие параллели: после скота на бойню попадали люди, часто такие же безвинные и беззащитные.

В России от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Поэтому, когда о человеке говорили: «Он на Карлутке», - то все понимали, о каких мрачных делах идет речь. Со временем рядом с СИЗО милиция организовала в этих строениях приемник-распределитель для бродяг и спецприемник для лиц административно арестованных.

Одно время среди журналистов была мода: чтобы проникнуть в суть жизни, временно менять профессию - на день или неделю самому прочувствовать все это на своей шкуре. Я решил побыть «пятнадцатисуточником» – такой срок обычно давали хулиганам и дебоширам.  Договоренность у редакции с судьей была такая, что он отправит меня на Карлутку суток на десять, а потом амнистирует, так как  предстояли выборы, а я был председателем окружной избирательной комисси.

Надзирателю сразу не понравился мой интеллигентный вид, и поэтому он шмонал меня особенно тщательно. Несколько арестантов, сачканувших в тот день от общественных работ и бывших в камере, поинтересовались поначалу, пронес ли я сигареты, потом расспросили подробности моего «семейного дебоша» и указали свободное место на нарах. Оно было не  у «параши», так как цивилизация шагнула вперед, и в нашей камере на тридцать-сорок человек были свой унитаз и раковина.

Нары из отполированных до блеска досок были голыми, и уже через сутки у меня болели все бока, тонкий трикотажный костюм не спасал. Спать было невозможно из-за несмолкаемого храпа со всех сторон, от сизого дыма - как-то ведь проносили  курево. Но сильнее всего давили эти выщербленные неоштукатуренные стены, повидавшие на своем веку много жестокости и человеческих страданий, впитавшие их в свою каменную память и теперь будоражившие новых обитателей камеры мрачными видениями.

Уголовники, оказавшиеся среди «суточников», нас особенно не прижимали, по-видимому, из-за кратковременности срока отсидки. На работу они не ходили и играли на расчерченном столе в нарды кубиком, сделанным из хлеба.

Остальным после утренней баланды из рыбы или потрохов, к которой я, ввиду моего пролетарского происхождения, относился терпимо, положена была общественно полезная работа. Возили на овощные базы, хлебозаводы, стройки. Меня, чтобы воспитать унижением, определяли чаще всего подметать улицы в самых людных местах: у здания МВД, Дома правительства, у кинотеатров, на Центральной площади. Знакомых было полгорода, но многие из них, увидев меня в затрапезном виде с метлой в руках и с милиционером-конвоиром неподалеку, отводили взгляд. А на вопросы  тех, кто подходил, я отшучивался - не будешь же каждому объяснять задуманную мною комбинацию.

Через четыре дня «материал» для статьи был изучен досконально, но за мной, как обещали, не пришли. Что- то там с судом не сработало. Тогда всей камерой мы стали ждать амнистии к воскресным выборам  - никто ведь нас не лишал права голоса. Однако и тут произошел облом. О нас и не вспомнили. Вечером после выборов секретарь избирательной комиссии и мой зам по ней приехали ко мне в кутузку, едва пробились туда, и в какой-то комнатушке я подписал, как председатель, протоколы. Милицейский чин, присутствовавший при этом, громогласно сделал мне длинное внушение, по поводу моего морального вида, а нам всем было неудобно, и мы суетливо закончили дело.

Отсидел я, как говорится, «от звонка до звонка». Но материал на эту тему писать передумал - слишком много вопросов поднималось из этой мути, ответы на которые найти в то время было невозможно.

Потом эти мрачные здания стали заслонять строящиеся современные корпуса радиозавода, легкоатлетический манеж. А Карлутка все бежала мимо них, мимо базы АСПЕКа, зеленхоза и, нырнув в трубы под улицей Ленина, оказалась в Ключевом поселке.

Кстати, о трубах. Перегороженная магистральными улицами 10 лет Октября, Кирова, Ленина, Орджоникидзе и загнанная под ними в трубы, весной Карлутка показывает свой нрав. В этих местах образуются большие разливы, и трубы иногда забиваются. Однажды это кончилось трагически: прочищающего затор водолаза мощным напором протащило через трубу, и он погиб. Недаром в планах отцов города -  сделать на Карлутке каскад  прудов и облагородить эту местность.  Есть тут и улица Карлутская набережная, только набережной как таковой нет.                                                                            Название поселка - Ключевой  -  говорит само за себя. Ключей тут много, как и больниц, и выздоравливающие  ходят туда за живительной водицей, прикалываясь над молодыми девицами из кожно-венерологического диспансера, которым такие прогулки невозможны ввиду решеток на окнах.

По левому крутому берегу тут красивый хвойный  лес, к которому примыкает ипподром и несколько автогаражных кооперативов. В лесу же  спрятались спортбазы, санаторий «Металлург», несколько профилакториев различных предприятий и Нагорное кладбище. И тянется тот лес до поселка Нефтемаш, до поймы реки Позимь.

А по правому, низменному берегу -  ортопедическое предприятие да баня №2, которая поначалу спускала в Карлутку мыльную водицу. Вот тут и проходит незримая граница между Ключевым и Гольянским поселками.

В конце 20-х и 30-х годах стало не хватать кадров ижевским заводам, и здесь, около Гольянского тракта, развернулось строительство жилья. Потому и поселок назвался Гольянским.

Моим родителям, выходцам из деревни, чтобы закрепить их в городе выделили тут участок. Улица называлась Пригородная, то есть, это еще не был город. Родичи поставили добротный дом с застекленной терраской, перевезли из Хорохор большой рубленый сарай, выделенный отцу в наследство от деда, огородились и завели скотину. В этом доме умирал мой дед, и народились мы, трое из выживших детей.

Карлутка была рядом -  пять минут бежать босиком, а когда в сандалиях, то еще быстрей. И если не пасти корову, то можно вдоволь побродить  по колено в воде, порыбачить или полазить по крутым склонам оврага.

Хорошая была улица Пригородная, улица нашего детства. Когда ее начали застраивать для рабочих эвакуированного сюда Тульского завода, то прямо посреди улицы сложили фундамент, лишив нас футбольного поля, а к домам -  подъезда. Только в одном месте остался  узкий проход между фундаментом и забором. От обиды мы в отместку  соорудили в этом месте «обман»: выкопали яму и налили в нее жидкого коровьего навоза, замаскировав все это под дорожку. Сидя на заборе, «своих» мы предупреждали о ловушке. Но однажды по дорожке направился начальник милиции, обосновавшейся рядом в двухэтажном деревянном бараке. Нас с забора как веником смахнуло. Сквозь щели мы со страхом наблюдали, как, провалившись в яму, осматривался он в поисках хулиганов, как потом счищал палкой дерьмо со своих хромовых сапог. От греха подальше «обман» пришлось ликвидировать.

Во время войны жилось голодно. Работяги, бредя не работу, у проходных заводов  доставали из засаленных ватников последние десятки и покупали у торговок, стоящих тут, ломти хлеба и сразу же на ходу съедали. Буханка разрезалась ровно на десять частей. Белый хлеб стоил в два раза дороже. Торговля хлебом процветала. Спекулянты, так звали этих предпринимателей,  доставали своими путями дефицитную муку, а хлеб у них был очень вкусным, особенно для голодного брюха.

Чтобы выжить, держались поближе к продуктам. Мать моей одноклассницы, работая в продовольственном магазине, скрывала свою болезнь туберкулезом и не лечилась. Она хотела, чтоб ее дочь жила сытой. Потом мы ходили на похороны этой совсем молодой женщины. Отец моего друга, дядя Вася, устроился на мелькомбинат. В конце смены он высыпал себе немного муки за шиворот, а тесемки кальсон туго завязывал внизу. Дома он становился на расстеленную бумагу и тщательно стряхивал всю  муку с белья и  волосатых частей тела.

Мой отец, учитывая нехватку у государства торговых площадей, исхитрился сдать нашу веранду в аренду под хлебный магазин. Днем там отоваривали хлебные карточки, и к вечеру не оставалось ни крошки -  в этом не раз убеждались воры, залезавшие на веранду по ночам. Магазин расплачивался за аренду хлебом или мукой, и тогда мать пекла лепешки, добавляя туда крахмал от сгнившей картошки, лебеду и лузгу. Лепешки получались твердые, пахли травой и больно царапали рот, но голод утоляли.

Но скоро эта лафа кончилась. Хлеб стали развозить на лошадях и раздавать в мешочках  с написанными на них фамилиями жильцов.

Недостатка не было только в оружии. Соседний завод клепал его день и ночь, и круглые сутки была слышна стрельба на полигоне, где оружие испытывали.  Заводская свалка была сразу за массивными воротами, и по ней мы ходили, подбирая почти целые пистолеты, забракованные в спешке в цехах. Парни постарше из нескольких штук собирали один боевой и по вечерам дырявили сараи и заборы. Мой двоюродный брат Геннадий подарил мне один такой, патронов, конечно, не дал. Наигравшись, я спрятал его под тряпку на мешке с мукой. Начальник милиции, что была напротив, заходил иногда к нам проверить дела в хлебном магазине и перемолвиться парой слов с отцом. Он присел на минутку на мешок, и что-то помешало ему устроиться мягко. Обнаружив  пистолет со следами гари в стволе, они с отцом вытащили на допрос меня. Но я не раскололся: сказал, что нашел игрушку у забора. «Совсем распоясались бандюги», - сказал начальник, сунул пистолет в карман и ушел.

А банды действительно хозяйничали в городе, особенно по ночам. Устраивая на них облавы, милиционеры чаще всего, постреляв в воздух, на окраинные улицы за бандитами не бежали, а тем более в Карлутский овраг. По ночам мужики нашей улицы выходили добровольно дежурить, обходить ее с края до края. Но и это не помогало -  воры действовали группами, следя за дружиной, и пока мужики курили в одном конце улицы, те залезали в окна домов, выходящие во двор или огород на другом конце.

Мой дядя Митрофан работал на Механическом  заводе, что был недалеко от нас. А квартиру в щитовом доме ему дали на Восточном поселке, как и многим заводчанам. Тем, кто работал во вторую смену, а заканчивалась она около полуночи, приходилось ночевать на заводе. Идти через Карлутку по оврагу не решался никто -  все знали, что там орудует очередная банда.

- Как же так, я двадцатипятилетний, здоровый мужик не могу попасть к своей молодой красивой жене? - думал  дядя. Он сходил за помощью в милицию, но ему сказали, что проблем  хватает и без него.

Что ж,  дядя пошел  один. Как кончились окраинные улицы, в окнах домов которых тускло светили керосиновые лампы, потому что все электричество отдавали заводам, стало еще темнее и тоскливее,  но тропинка угадывалась.  « Надо раздобыть фонарик», - подумал Митрофан.  Прожурчала под мостиком невидимая  Карлутка, и он двинулся по оврагу вверх. Тут его и ждали, стоя за толстыми елями.

- Ты кто такой? - раздался вопрос.

- Работяга, со смены, - ответил дядя.

- Получку, что ли, давали, домой торопишься жену порадовать?

- Нет, не давали.

- Тогда дуй отсюда, не мешай. Сегодня не до тебя, и не ходи здесь больше, - сказали ему, и дядя пошагал домой.

 На другую ночь, сам электрик, так и не успев во время смены смастерить себе фонарик из батареек и лампочки, он снова шагал по Карлутскому логу.

• А, работяга, -  узнали его бандиты. Двое отделились от деревьев, деловито обшмонали его, но махорку и даже дефицитные спички не взяли.

- Предупреждаем последний раз. Следующая твоя ходка отсюда будет прямо на кладбище, до него ближе, чем до дома, -  злобно сказали ему.

Задумался на следующий вечер Митрофан. Сходил к мастеру и выпросил политуры. Насыпал в банку соли и помешал, подождал, пока густая бурая масса не осела, выпил. Положил в карман ватника привычный инструмент электрика - отвертку и зашагал в темноту.

На этот раз они сразу взяли его в коробочку, и он понял, что пощады не будет. И, как у Высоцкого, «ударил первым я тогда – так было надо». Он бил их, потому что он был работяга, а они паразиты, потому что это был его город и он шел к себе домой, потому что в двадцать пять лет непреодолимых преград не бывает.

Домой он дошел сам, держась за окровавленный бок. Когда дядя очухался после операции, к нему пришел следователь из милиции и стал спрашивать о приметах преступников. Митрофан ему сказал: «А вы сходите и посмотрите на них сами, они там каждую ночь, и примета есть верная - у одного ухо оторвано ".

Рана так и не зажила, и бежала из нее сукровица всю оставшуюся дядину жизнь. На заводе он работать уже не смог. Митрофан брал монтерские когти, связку проводов и шел по Восточному поселку -   его уже там все знали, и работы в частном секторе всегда хватало.

Как-то дядя со своим трехлетним сыном Генкой был у нас в гостях и задержался за бражкой. На все уговоры матери остаться переночевать он отказался: дядя в любом состоянии добирался до дома, а  с той памятной ночи  принципиально ходил через Карлутский овраг. Учитывая его нетвердую походку, я, второклассник, вызвался их проводить. За мостиком через речку тропинка виднелась только по лунным отблескам. Банду мы увидели там же за деревьями. Человек пять, сосчитал я. Мы с Генкой прижались к ногам взрослого, мешая ему идти.  «Работяга», - определили за деревьями и не сдвинулись с места.

Сейчас улицы Пригородной нет, на ее месте располагается улица Циолковского. Ее застроили  сначала двухэтажными деревянными бараками и кирпичными домами, потом вокруг дома стали строить повыше, образовалась улица Орджоникидзе.

Наш дом первым попал под снос, но родители не захотели переезжать в престижные тогда «казенные» квартиры, в которых жило «начальство». Отца с матерью тянуло поближе к земле. И нам построили другой  такой же дом. Строили пленные немцы, четверо плотников. Немцы были как на подбор, крепкие и добродушные. Но особенно выделялись двухметровый Бош и здоровяк с красным лицом Байер. В полдень они просто отдыхали, потому что им или ничего не выдавали на обед, или они съедали его по дороге. Мать, не знаю из каких запасов, приносила им  маленький чугунок еще горячей картошки и испеченные из муки с лебедой лепешки. Пленные скромно благодарили, и, разложив еду на свежеструганных досках, съедали все до крошки. Потом я приносил им учебную гранату с деревянной ручкой, и они кидали ее, соревнуясь. У Боша и Байера она улетала до самой Большой дороги, тогда как у остальных приземлялась ближе на картофельном участке. Видимо, пленных особенно не грабили, потому что, я слышал,  они выменивали на свои личные вещи продукты.

 Дом получился как картинка. Я и сейчас на садоогороде, распиливая эти бревнышки на дрова, вижу, что все было сделано на совесть и дом простоял бы  еще очень долго, если бы не трагический пожар. «Дом простоит пятьдесят лет», - объяснил один пленный, немного лепетавший по-русски, когда работа была закончена. И, надо же, какая мистика -  когда случился пожар,  дому  было ровно пятьдесят.

Постепенно Соцгород приблизился к самой Карлутке. На склоне оврага построили трамплин, и зимой тут собирались тысячи зрителей смотреть на летающих лыжников, среди которых блистал чемпион страны по двоеборью наш земляк В.Осинцев. А летом мы, тренируясь в лыжной секции у знаменитого Николая Васильевича Замостьянова, по его команде взбегали на «тягунок» трамплина помногу раз до судороги в мышцах. Сейчас трамплин, увы, разобрали на металлолом.

В санатории «Металлург», меня «оздоравливала»  родная стройорганизация, выдавая путевки за символическую плату. А пониже санатория, как следующий этап жизни, расположилось Нагоргное кладбище, где нашли свой последний приют мои отец и мать.

А Карлутка, словно время, бежит себе дальше, мимо базы, которую я строил, будучи десятником, мимо хлебозавода и Нефтемаша и, нырнув под Воткинскую линию, вырывается на простор равнины. Там, обросшая кустами, она не спеша, как человек, сделавший свое дело, вливается в лоно большей речки. Только вот какой? На одних картах в Позимь, на других – в Иж. И даже проследить до конца путь такой маленькой речушки у меня не хватило времени. Да разве его на все хватит?