ПЕРЕВАЛ

Бесконечная шоферская дорога иногда снова сталкивает Володьку с этим парнишкой. И Володька прячет взгляд, хотя встречный водитель, кажется, не узнает его. Парень ездит на той самой машине, и это немного успокаивает Володьку. Значит, все уладилось. Сам знаешь: нашему брату – шоферу очень тяжело, когда тебя прогонят от руля. Но вид машины сразу напоминает обо всем. И у Володьки возникает такое чувство, будто он очень виноват перед этим человеком, может быть, даже виноват один он. И Володька, не отрываясь, глядит на бегущую под колесами ленту дороги, пока встречный грузовик со знакомой фигурой за рулем не промелькнет мимо.

…Ты знаешь, что такое Слизневская петля? Ты не шофер? Ну, тем, кто сам не крутил баранку, не понять, что это такое. Как и все, Володька звал ее «Чертовой петлей». Поэтому в тот день, стараясь не отстать, Володька то и дело поджимал на акселератор. С Игорем надежнее. Все знают: если кто уж и проходит через перевал в метель или другую непогодь, так это Игорь Горлов. Ну и, пожалуй, он, Володька Сафонов,  хотя здесь он еще недавно.

Груз был срочный.  «Аварийный,  для котельной. Иначе все замерзнем», - убеждал начальник автоколонны, вручая путевки. Все смотрели на них, и Володька, не зная зачем, торопливо одергивал под солдатским ремнем ватник. Горлов же красиво сплюнул окурок, повернулся и пошел к машине. И резиновые охотничьи, высокие сапоги, и яркая хрустящая куртка  сидели на нем щегольски. С таким не пропадешь!

Попадались встречные.  «Значит, машины через перевал шли»,- подумал Володька, но только выскочил на поворот к Слизневке, как увидел длинную цепь их, стоявших на правой стороне дороги.

Горлов, набирая скорость, взял левее и помчался вдоль колонны. Володька за ним. У самого въезда в деревушку пришлось притормозить: впереди, осторожно скользя по дороге, разворачивались машины. Разворачивались, чтобы идти обратно. Так вот он откуда, этот встречный поток машин. Но зилок  Игоря уже мелькнул через мост над речушкой и рванулся вверх.

И только теперь, взлетая вслед за Горловым на первый виток этой гигантской спирали, Володька понял обстановку. Моросящий с утра мелкий дождь, неизвестно откуда взявшийся среди первых морозцев, покрыл дорогу ледяным стеклом. Это чувствовалось даже на ровном месте, когда при малейшем повороте машину начинало заносить. А многокилометровый подъем, спиралью вырубленный в скалах, оказался просто непроходимым. Однако сейчас не только тормозить, но даже чуть-чуть сбросить газ было нельзя: грузовик начало бы кидать из стороны в сторону на этой узкой ледяной ленте над пропастью.

Оставалось только одно, и Володька летел вперед мимо стоящих машин и отбегающих шоферов. Пару раз он чуть не зацепил торчащие кузова, и Володьке даже казалось, что  от ударов звякала цепь на борту его грузовика. И оба раза во время маневров Володька ощущал, как в теле его, слитом с многотонной машиной, зарождалась сила, стремящаяся столкнуть его с дороги, развернуть, опрокинуть…

Наконец, он обогнул последнюю машину колонны, и его грузовик катился теперь медленнее, расходуя остатки накопленной от разбега энергии. Вот машина остановилась совсем, но как-то неуверенно, словно размышляя, и вдруг тихонько заскользила назад. Володька выпрыгнул из кабины, но подбежавшие сзади водители уже подсовывали под колеса камни.

Фу-у.  Отлегло. Володька не спеша, хотя руки еще дрожали, выключил мотор, огляделся. Машина Игоря была метров на двадцать выше, колонна на полсотни сзади.

Сгрудились шоферы.

- Ну и пробойные вы, видать, парни, - пробасил один из них, здоровый, краснолицый, с совковой лопатой  невиданных размеров в руках.

- Ас-сы, - подтвердил, хитро щурясь, его коротенький кореш, потер торчащие из-под маленькой шапки лиловые уши и полез за папиросами. – Закурим, что ли?

Володька присел на подножку. Внизу, в долине, белой ленточкой вилась узенькая речушка Слизневка. Слева щетинистая тайга взбегала на волны Саянских гор, а справа, за обрывом, прорезавший себе дорогу в гигантском каменном океане успокоился на зиму буйный Енисей.

И эта панорама безветренной, застывшей тайги, раскинувшейся на десятки километров, и какая-то особая, свойственная только высоте тишина постепенно успокаивали Володьку. Словно не было несколько минут назад гарцевания на краю обрыва, рева мотора в ушах. Осталось такое чувство, когда, закончив дело, человек сел передохнуть. И сидит он усталый, чуть сутулясь, и спокойно смотрит вокруг.

Енисей-Енисей… Сотни лет он был здесь единственной дорогой, да и то только летом или зимой. А сейчас лед его еще очень тонок. Но теперь есть перевал. Хоть недостроенный, но есть. И вот на нем застряла добравшаяся почти до середины подъема колонна машин, конец которой терялся где-то далеко внизу, за прибрежными скалами.

Они не могли двигаться вперед, потому что резина  бессильно лизала оледеневший камень. Не могли двигаться назад, потому что любая из них, соскользнув, натолкнулась бы на стоящую сзади и увлекла за собой всю цепь.

Отступать можно было только с самого конца колонны, а там еще не знали, что творится впереди.

Да им и нельзя было назад. Им обязательно нужно было сделать сотни, тысячи необходимых дел. И вот бегали вокруг машин шоферы, матерились, и совали камни под задние колеса, и долбили ломиками въевшийся в скалы лед. А сзади к колонне все пристраивались и пристраивались новые машины. Им тоже было нужно, очень нужно…

- Ну что? Давайте дальше! - сказал кто-то, и все дружно поднялись.

- Что дальше? – не понял Володька

С лопатами, какими-то обрывками листового железа, ведрами все отправились к подножью скалы за осыпью.

Начали с машины Горлова, так как она теперь  стояла первой. Хрустел под колесами скальный щебень, отлетали далеко назад подкладываемые доски, и машина нервно дергалась вперед, а затем снова истошно визжал мотор, бешено скользили, плавя лед, колеса, и горела резина сизым, едким дымом.

- Давай, давай! – командовал из кабины Игорь, но плечи замасленных шоферских ватников и множество рук, вплавленных в кузов, дрогнув, вдруг начинали сдавать, и машина медленно, как будто нехотя, скользила назад.

- Эй, разэдак так! Давай фуфайки! - кричал краснолицый.  И еще теплые, с плеч, ватники ложились под колеса. Но и они, чуть помедлив, вылетали отгофрированные колесами и запорошенные снегом: последний изгиб этой недостроенной трассы был особенно крутым.

Закурили только тогда, когда машину прочно укрепили метров на тридцать выше прежнего. И теперь, взглянув на подтеки, оставленные на всей дороге коричневой скальной пылью и колесами машин, Володька вдруг понял, как долго длится этот штурм: ведь у остальных машин не было такого сумасшедшего разбега, а они стояли почти рядом с Володькиным  зилом. Значит, те многие десятки метров брались с бою, сантиметр за сантиметром.

Тут взялись митинговать какие-то два парня. Вытолкали неловко друг друга в середину толпы курящих и говорят:

- Митрошины мы.

- Кто?

- Фамилия такая. Братья мы.

- Ну и что?

- Так решили мы. Берите.

Шлак. Это оказалось как раз то, что и было нужно. Бережно, ведрами носили его водители и сыпали ручейком под колеса.

Вместе со всеми носили из кузовов своих машин и два коренастых братана. Они всегда были первыми чудаками и выдумщиками на деревне, эти Митрошины. Что это за шлакобетон? «Их дом, на удивление всем деревенским хоромам, должен быть шлакобетонным, вечным»,- решили они и ездили за многие десятки километров за шлаком.

Стемнело, но теперь дело шло быстрее. Длинная цепь огней, вьющаяся внизу, переливалась: машины по перевалу шли.

Володька ехал вслед за Игорем, стараясь выруливать на две черные насыпанные полоски. Они уже выходили на последний поворот, как вдруг в лицо брызнул ослепительный свет фар.

« Встречные, - понял Володька, - олухи и на подфарники не переключаются»!  Но огни вдруг испуганно заметались из стороны в сторону и шарахнулись в бок. Кузов Горловской машины дрогнул и послышался легкий скрежет.

Когда Володька, чуть замешкавшись с торможением, прибежал туда, Игоря уже унимали. Он вырывался и кричал, что «рожу надо начистить этому сопляку», и что «на черта таких салаг пускают в Сибирь».

Парень лет восемнадцати, скуластый, в лыжном костюме, мрачно и сконфуженно топтался на месте. Крыло Горловского  зилка было лишь слегка помято, но, поглядев, как развернулись обе машины, расклинившись под напором сползающей верхней колонны, Володька только выругался. Даже думать, что можно разобрать эту пробку без трактора, было бесполезно. А окажется ли трактор в колонне, и сколько времени уйдет на все это?

Володька досадливо сплюнул и сел на подножку. Шоферы наперебой ругали погоду, строителей дороги и «салажат», ведущих  колонну новых машин на стройку.

Откуда-то из-за Саян пахнуло ветром, и пошел снег, крупный и тяжелый, ложась плотно и по-деловому. Цепочка огней внизу остановилась, словно застыла.

- Иди-ка сюда, – взял Игорь Володьку за рукав. Он подвел его с  верховой стороны и показал еле заметным кивком. «Машину вниз?» - Володька вдруг понял все.  Только мозг лихорадочно цеплялся за какие-то другие варианты.

Володька повернулся в другую сторону. Машина Игоря стояла в таком же положении, как и у новичка. Горлов за плечи снова повернул Володьку к машине парнишки.

Володька понимал: аварийная котельная, замерзающий поселок. И сотни людей, спешащих по массе неотложных дел. И эта машина…может все это действительно дороже ее, хотя она еще такая новенькая и блестящая?

- Надо – значит надо!
- Мужики, идите сюда! - крикнул Игорь.

-   Да, давайте, ребята, - подхватил Володька.

Шофера подошли, побазарили минуту, потоптались нерешительно. Но все кончилось быстро и было так необычно: суетящийся Игорь, мрачные, но решительные лица шоферов, странно неуклюже прыгающая по откосу машина, и пустое, кажущееся необычайно просторным свободное место, где только что она стояла.

-  Как в кино, - горько подумал Володька.

Только стоит на краю откоса и смотрит вниз парень в лыжном костюме. В руках держит ватник да какие-то бумаги, что успел достать из кабины, и не замечает, как снег падает ему за расстегнутый ворот.

Через полчаса верхнюю колонну можно было пропускать. Горлов лихо похлопал Володьку по плечу: “Ну что, кореш, мы с тобой опять в дамках, да? Знай наших!”. Он стоял гордо, этот ас сибирских дорог и саянских перевалов. А каждый раз, когда очередную машину, ведомую неумелой рукой, заносило на льду и она “целовалась” со скалой, сразу превращаясь из новой в помятую и обшарпанную, Горлов удовлетворенно приговаривал: “Вот так, мальчики-романтики, комсомольцы- добровольцы”.

- А ведь ты, оказывается, гад Игорек, - вдруг спокойно сказал Володька. Ему вдруг стало очень стыдно, что он, пусть на мгновение, разделил мысли Игоря.

Ему стало стыдно перед тем парнишкой в лыжном костюме, перед “водилами”, помогавшими на своих плечах вытаскивать их с Игорем машины, и Володька торопливо зашагал к своему зилку.