Вы думаете, какая улица в столице Удмуртии должна быть самой широкой, длинной и представительной? Правильно, Удмуртская. А, кстати, выбилась-то она в центральные совершенно случайно. И с чего бы это ей – ведь номер ее был тринадцатый. Впрочем, начнем по порядку.
Все улицы в Ижевске в свое время нумеровались. Отсчет шел от старинного центра, в который включались плотина и пруд. От него, как круги по воде, разбегались в разные стороны улицы растущего города. Так на восток, в гору, шел один отсчет. Пушкинская называлась восьмой, Коммунаров – десятой, а Удмуртская под «счастливым» номером тринадцатой. В Зареке свой отсчет улиц, вплоть до семнадцатой. В Колтоме, ввиду близкого леса, появились от первой до десятой Подлесные. Собственную нумерацию вводили и жилые районы поменьше.
Забываются номера улиц центра города. Упорно держатся за свое жители Заречья. Романтики считают, что имена, присвоенные улицам, делают их роднее для тех, кто там живет, обогащают историю города. Прагматики, напротив, уверяют, что с номерами удобнее разбираться, где какая улица находится, экономия времени, а время – деньги.
Южная граница Удмуртской улицы и начало отсчета номеров – Воткинская железнодорожная линия. Когда более полувека назад тут развернулось строительство частных домов, ниже линии, на болоте, еще не строились – хватало места на горе. И поэтому возникшие позднее за «железкой» улицы, вроде, и смотрелись заодно с верховыми, но названия имели другие и отсчет номеров вели в противоположном направлении.
Эта часть Удмуртской сплошь деревянная. Она карабкается круто вверх по склону горы так, что одна сторона улицы выше другой. Для проезда она менее удобна, чем соседняя четырнадцатая, теперь Володарского, поэтому заасфальтировали и сделали транзитной именно последнюю.
Но весной, когда случались наводнения, и нижние улицы превращались в «венецианские каналы», по которым пострадавшие сновали на лодках между домами, спасая имущество и завозя продукты и теплую одежду, замерзая от близости ледяной воды, жители Удмуртской, наблюдая и сопереживая со своей «верхотуры», могли быть уверены, что эта напасть им не грозит.
Раз на горе – то земля там больше глинистая. Но картошка и овощи родятся неплохо. Удобно ведь, когда рядом с добротным домом усадьба: гараж, банька, теплички. Поначалу нарезали всем по десять соток. Потом, когда стали застройку уплотнять, и появились с обеих сторон спутники – проезды Удмуртский и Володарского, огороды у старожилов улицы пообрезали, но и того, что осталось, хватает на грядку-другую. А бани оставили для себя только заядлые любители попариться. Все остальные ходят в «казенную», на Большую дорогу, где пересекается она с улицей Коммунаров.
Кстати, о Большой дороге (нынешнее название улицы – 40 лет ВЛКСМ). Когда-то это была действительно магистраль, начало Гольянского тракта. По ней транспортировали суда, построенные на Ижевском железоделательном заводе, чтобы спустить на камскую ширь в Гольянах, везли и другие грузы на эту оживленную пристань. Представляю, каких трудов и какого мастерства это стоило – втащить на гору Большой дороги тысячепудовые громадины. Когда мы пацанами, раздобыв неизвестно где огромные деревенские сани-розвальни и посадив впереди самых крепких ребят на коньках, чтобы рулили, мчались с ревом, распугивая встречных и поперечных, вниз по Большой дороге, то от улицы Удмуртской уклон выносил нас до самой Сенной.
Пивнушек на Большой дороге было немало. Улица вела от базара, и продавшие кто сено, кто мясо или мед крестьяне нередко спускали там свои трудовые червонцы. А если не вовремя являлись домой наши отцы, то матери посылали нас искать загулявших кормильцев. Мы шли по цепочке от пивнушки к пивнушке и, выцепив своих отцов в ближайшей, а то и самой дальней забегаловке, одного или в кампании, в зависимости от их «загруженности», ныли и уговаривали идти домой.
Так вот, вылезши на гору перед Большой дорогой, Удмуртская успокаивается и идет дальше по ровному месту. Вернее, шла. Сейчас гигантским котлованом ее пересекает Промышленная магистраль. Задумана она, чтобы разгрузить от транспорта центр города.
Ах, какая отсюда распахивается панорама! Наверное, это самая высокая точка города из всех холмов, на которых стоит Ижевск. Наша усадьба, строительство которой было спешно закруглено в связи с началом войны, стояла на этой вершине. Земли нам выделили много на радость родителям, осваивавшим огород. Меня же больше радовал сарай, где я, заигравшись, засыпал наверху в пахучем сене: мы держали корову. Ночью мы с отцом любили посидеть на плоской крыше дровенника. Я, прижавшись к нему, смотрел на озеро городских огней в долине, слушал, как ворочались и погромыхивали молотами заводы, вооружая страну огромную, вставшую на смертный бой, посвистывали паровозы, круглосуточно увозя тысячи тонн продукции для фронта. Отец караулил картошку, которую воровали с неогороженного участка: вместе с войной в город пришел голод.
Сейчас здесь стоит, взметнувшись ввысь и сверкая стеклом и алюминием, административное здание Ижевского механического завода. Именитых заморских гостей выводят на смотровую площадку гигантского здания, чтобы после фуршета полюбоваться панорамой раскинувшегося внизу города.
После трагического пожара, в котором погибли моя сестра и зять, наш обгоревший дом портил весь вид, и по требованию дирекции завода я вынужден был разобрать его. А, может быть, пожарище напоминало администрации о том, что погорелице, работнице этого завода, - дочери погибших и тоже проработавших на этом предприятии в общей сложности десятки лет, так и не дали нормального жилья.
От Большой дороги деревянная Удмуртская, поблескивая шиферными крышами, тянулась до улицы Ленина. Между Удмуртской и Комсомольской, на пересечении с улицей К.Либкнехта, стоял длинный деревянный продовольственный магазин. В нем мы были закреплены для отоваривания продовольственных карточек. Каждый день мы, ребятня, ходили туда за хлебом по Удмуртской и, чтобы скрасить свое полуголодное существование и длинную дорогу, заключали пари. Нужно было безошибочно назвать номера домов и фамилии их владельцев, что были написаны на табличках, в обязательном порядке прибиваемых даже к самым захудалым халупам и освещаемых по ночам лампочками. Победитель получал хлебные обрезки, которые возникали во время взвешивания пайков. Везло чемпиону, если обрезки были пузатенькими. Но часто он оставался без приза. Когда милиция для наблюдения за очередью не появлялась, мужики, что понаглее, затеяв бузу, сталкивали нас и баб с высокого крыльца. И мы, простояв полдня в очереди на морозе, скатывались по многочисленным ступенькам как замерзшие конские говешки, потирая ушибленные места и понимая, что ругаться бесполезно, и хлеба сегодня нам не хватит. Вот тогда победитель оставался без «калыма». Но он не обижался: он нам сочувствовал.
Сейчас это место тоже людное. Расширившаяся в несколько раз улица К. Либкнехта стала оживленной магистралью с троллейбусным движением. Здесь граница: заканчивается деревянный Южный жилой район Ижевска и начинается каменный Центральный. Теперь Удмуртская словно распахивается во всю свою ширь. Справа – нарядные жилые дома с пристроенными магазинами и автостоянкой, слева – кафе, школа, проектная контора.
Следующий примечательный перекресток – с улицей Ленина. Когда-то она называлась Труда, была вымощена деревянными торцевыми шашками, и вдоль домишек с покосившимися палисадниками ходил однопутный трамвай. На углу Удмуртской тут стоял большой двухэтажный дом. В нем жил поп. Он был дядей моему другу Юрию Мезенцеву, жившему там же. Батюшка, метя рясой землю, отправлялся пешком на службу в расположенную неподалеку церковь, а, встретив племянника, запускал руки в складки одежды и выдавал ему иногда от своих щедрот денег. Так Юра накопил на фотоаппарат, которым мы делали свои первые снимки.
Дом этот потом снесли. На его месте построили пятиэтажную панельную «хрущобу», в которой жила тетя моего другого друга Виталия. Иногда мы заходили к ней в гости. Она, венеролог по профессии, принимала в таком случае своих клиентов на кухне и там манипулировала шприцами. Освободившись, тетя присоединялась к нам поболтать, наливала всем водочки, той, что обязаны были приносить клиенты для обработки своих продырявленных ягодиц.
Торцевую мостовую, по которой года через три практически невозможно было ездить, (дерево разных пород гнило неодинаково, и получались немыслимые колдобины) при разборке растащили на дрова жильцы близлежащих домов. Улицу замостили асфальтом. Уложили вторые трамвайные пути, и, преобразившаяся, она понравилась отцам города. К тому времени улица Ленина, находившаяся в старинном центре, захирела, и решили, что для вождя пролетариата она несолидна. Поэтому Труда переименовали в Ленина, а Труда сослали на рабочую окраину, как ей и положено по статусу, в Старый аэропорт.
Примечательными на этом перекрестке являются два строгих здания. Первое – Промышленно экономический колледж. Раньше это было ПТУ Ижстали, готовившее литейщиков и сталеваров. Теперь, с приходом рынка, специализацию расширили, и металл сплавили с экономикой.
Второе, более строгое сооружение – Верховный суд республики. Возникшее на месте сквера, в стесненных условиях, оно тем не менее выглядит солидно. И если возле парадного входа машинам тесновато, то внутри здания – широкие холлы, удобные залы заседаний и кабинеты судей, сплошная компьютеризация. Для доставки заключенных оборудован въезд со двора. Одним словом – специальное здание для судопроизводства. Об остальных судах в городе этого не скажешь. Ютятся, где придется. Помещение же Октябрьского суда напоминает мне троллейбус: так там тесно.
Впрочем, вернемся на улицу. Как длинный Нил пересекает всю Африку, перешагивая границы государств, так и Удмуртская пересекает Ижевск. А очередная граница – улица Советская. Тут кончается Первомайский район и начинается Индустриальный.
Это место с полным основанием можно назвать историческим: так много событий тут произошло. Вначале здесь было кладбище, огороженное невысоким забором. Застройка уже окружала его, и одинокие путники в сумерки с опаской пересекали большую заросшую чертополохом территорию по образовавшимся между могилами дорожкам, озираясь на покосившиеся памятники и замшелые плиты. Там же, в низине, была могила замученного предводителя большевиков Ивана Пастухова.
При кладбище находилась церковь, самая большая из немногих уцелевших в городе после разгула атеизма. Церковь посещали, в основном, пожилые люди, но на большие престольные праздники, особенно на весеннюю Пасху, народу набиралось множество. Всем было интересно увидеть торжественный крестный ход с иконами и песнопением вокруг храма. Мы, ребятня, облепляли церковные заборы. Порядок на улице Удмуртской, заполненной народом, контролировала конная милиция.
По прогнозам оптимистов-атеистов, через сто лет должна была закрыться последняя церковь. Этого добивались целенаправленно, поэтому у Троицкого собора колокола перестали оглашать перезвоном округу, а остались только нарисованными на забитых проемах звонницы. Какими наивными были эти прогнозы.
Как комсомольцу, мне посещать церковь было нельзя – вылетишь из техникума. Но приходилось рисковать. Окопавшись в Ижевске, наша семья имела многочисленные корни в деревнях, особенно Воткинского района, откуда из Хорохор и Болгур были мои отец и мать. Так вот, сельские родственники не хотели, чтобы их плодящиеся чада росли «нехристями», и везли их крестить в город. А в церкви требовали комплект: чтобы были крестные отец и мать. После долгих уговоров мы с моей старшей сестрой соглашались, и, пропустив занятия, тайком ходили в храм, где носили помазанных и посиневших от крика младенцев на руках вокруг купели. Счастливые родители чад одаривали нас иногда трешкой. Я, как крестный отец, должен был затем шефствовать над крестниками, дарить им на именины рубахи. Пару раз, случалось, я делал это особо запомнившимся подопечным, если оказывался в их деревнях, Остальные же просто затерялись, как многочисленные «дети лейтенанта Шмидта».
Когда государство дало послабление церкви, она начала срочно строиться. Преобразился и Троицкий собор: нарастили купола, засверкавшие красками, построили двухэтажные хозяйственные корпуса во дворе, соорудили отдельные строения для крещения и отпевания, возвели вокруг храма забор, сделав его с улицы Удмуртской легким и ажурным.
Кладбище решено было ликвидировать и на его месте – умные, видно, головы думали – сделать спортивный комплекс, чтобы прыгать на костях предков. Начали со стадиона. Выиграл проект с заглубленным вариантом, чтобы меньше средств тратить на строительство трибун. Пригнали экскаваторы, самосвалы, и началось великое «переселение душ». Экскаваторщики прерывали свою работу, когда в перелопачиваемых останках сверкало что-нибудь металлическое. Когда копали узкие траншеи коммуникаций, было видно, как гробы перепиливались пополам.
Большевику Пастухову поставили памятник сначала в самом центре Ижевска, на перекрестке улиц Советской и Горького, но так как он, держа винтовку, недвусмысленно показывал на тогдашний Дом правительства, монумент переставили на тихую улицу Коммунаров.
«О спорт – ты мир», - сказал основатель олимпийского движения Кубертен. И спорт завораживал нас. Стадион ревел, когда приезжали сражаться с нашими футболистами соперники из тбилисского «Динамо», ереванского «Арарата», болгарские «Братушки». Были у нас и свои кумиры: длинноногий центрфорвард Спиридонов (по прозвищу Швейк), маленький, шустрый, как веник, крайний Вьютнов (Балерина), угловатый, надежный, как скала, центральный защитник Петухов (Петух). И наши парни держали марку. Многие из них играли в клубах высшей лиги, некоторые выступали за сборную команду страны.
Фанатизм болельщика – неуправляем. Помню, когда ижевский «Зенит» играл в Свердловске с «Уралмашем, и я, единственный на стадионе, орал за наших, свердловские болельщики взяли меня под «белы ручки» и выпнули со стадиона.
Зимой на стадионе властвовали мотогонки на льду, по-современному – спидвей. Рев моторов, бешеные скорости, виражи. Имена любимцев Балобанова, Грайфа, десятикратного чемпиона страны Чирцева, чемпионов Европы и мира братьев Яковлевых не сходили с уст. Да и где еще было оттянуться мужику зимой, пока нет надоевшего садоогорода, на полном основании получив увольнительную от жены. Поэтому ходили компаниями, отоваривались «для сугреву» горячительным, громко орали за своих и расходились удовлетворенными. Пустые бутылки из под рук расхватывали шустрые бабки и подростки, делавшие свой бизнес.
Иногда на стадионе устраивали массовые городские праздники и всевозможные шоу – с аттракционами, выступлениями гимнастов и мотоциклистов, автородео и прыжками парашютистов, участием российских эстрадных суперзвезд и обязательным фейерверком. Рев трибун со стадиона ударялся о высокий каменный забор церкви и утихал. Потом рядом с храмом построили Дворец спорта, но там основным атрибутом был плавательный бассейн, а пловцы – люди тихие, спокойные.
Время диктует моду. Ельцинское окружение культивировало теннис. В Брежневские же времена котировался хоккей. В свое время я был делегирован от редакции газеты «Комсомолец Удмуртии» в Москву на семинар спортивных журналистов. Нам, делегатам, выделили билеты на «матч века». Встречались сильнейшие в то время команды планеты – сборные Канады и СССР. Ледовый дворец в Лужниках был, естественно, переполнен. В правительственной ложе, которая находилась напротив нашего сектора, присутствовал вся верхушка страны: Генсек Брежнев, премьер-министр Косыгин, Председатель Президиума Верховного Совета СССР (тогда считай Президент) Подгорный.
Игра была жестокая, драться канадцы умели. Когда, после очередной потасовки, наш гигант защитник Рагулин оказывался на канадце сверху, Леонид Ильич довольно улыбался. Нам же наслаждаться хоккеем мешали личности в неприметных костюмах, вероятно из спецслужб, которые, стоя спиной к ледовой арене, постоянно мелькали перед глазами и неотрывно смотрели в нашу сторону: не дай бог, кто из зрителей рывком полезет за пазуху или в карман.
Пристрастие руководства страны сразу стало примером, и обкомовцы на местах кинулись подражать. Наличие хорошей хоккейной команды стало престижем для области, республики или ведомства. Вслед за Глазовым решили срочно построить Ледовый дворец в столице республики Ижевске. Тем временем наши хоккеисты набирались опыта на открытых дворовых площадках, поднимаясь вверх через отборочные турниры среди мелких городов: Воркуты, Кирово-Чепецка. Помогала и комсомольская «Золотая шайба», привлекшая в хоккей тысячи ребятишек, выросших впоследствии в классных игроков.
Ледовый дворец строили всем миром и тоже рядом с церковью. Огромный стеклянный аквариум удался на славу и сразу украсил Удмуртскую улицу. Теперь на повестке дня была высшая лига. А там без знаменитого тренера нечего делать. Решили остановиться на Черенкове – да, том самом, что побывал в тюрьме по обвинению в убийстве своего конкурента на главный хоккейный трон России. Но в 1980 году Черенков был в фаворе. Когда его пригласили в дирекцию «Ижстали» и спросили о цене его тренерских услуг, он заломил такую сумму, что у всех волосы встали дыбом.
- Послушайте, мы, руководители многотысячного коллектива, сами столько не получаем, - удивились они.
- Это ваши проблемы, - сказал тренер и пошел к двери. Его вернули.
И «Ижсталь» ворвалась в высшую лигу и прочно обосновалась там. Билеты на матчи достать было невероятно сложно. Мы, заядлые болельщики, по блату покупали абонементы сразу на целый сезон. В переполненном дворце во время игр яблоку было негде упасть. На правительственной трибуне обязательно присутствовали первые лица Удмуртии и Ижевска, директора заводов и трестов.
Не знаю, как настраивал на игру своих бойцов тренер «Ижстали», но бились за очки в высшей лиге они жестоко. Сидя в первом ряду, можно было видеть вблизи свирепые лица ребят, слышать, как трещат при столкновениях их доспехи, борта коробки, а, может быть, и кости. После одной такой сшибки, когда наш нападающий не стал уступать, для его соперника это закончилось печальным исходом. Но расследование установило, что погибший был сам виноват: не настроился как следует на игру и не сгруппировался перед столкновением.
Поговаривали, что Черенков перед игрой заставлял ребят смотреть по видео жестокие боевики, чтобы придать бойцам «озверину», а после игры – сексуальные фильмы для расслабления. Тех же, кто «сачковал», когда все бились насмерть, после игры, якобы избивали, чтобы неповадно было.
«Ижсталь» крушила киевский «Сокол», рижское «Динамо», московские «Крылья советов». Побеждала в Кубке шахтеров в Польше, в Полярном кубке в Швеции, обыгрывала сборные команды Румынии, Болгарии.
Я помню, когда наши сыграли вничью 5:5 со знаменитым ЦСКА и забили пять шайб самому Третьяку, мне сделалось плохо с сердцем прямо на матче. Потом, правда, один знакомый корреспондент рассказал мне по секрету, что за ту игру всем армейцам подарили по сувениру – ижевскому ружью, и я перестал быть истым болельщиком.
А какие классные ребята выросли у нас! Тройка – братья Орловы и Фархутдинов – наводила ужас на соперников. Защитника Лубнина переманили в Киев и сделали капитаном украинской команды. Отлично играли Астраханцев, Камашев, Молчанов, отец и сын Чупины. Многие воспитанники Удмуртии защищали цвета команд Омска, Казани, Магнитогорска, сборной страны, были чемпионами мира. Особые слова о бывшем капитане, когда-то одном из лучших бомбардиров страны, Сергее Абрамове, нынешнем тренере «Ижстали», по стопам которого форму этого клуба надел его сын.
Сейчас «Ижсталь» во втором эшелоне: с финансами туговато, а без них хороших игроков не удержать.
На футбольном поле «Зенит» сменил «Газовик-Газпром». Успехи у него тоже не очень. Вот и подумаешь о потусторонних силах: объединила же в этом месте Удмуртская улица, на бывшем погосте, страсти и покой, бурную жизнь и забвение памяти…
Впрочем, наш маршрут по улице дальше.
Следующая панорама – мир науки. Поначалу обосновавшийся здесь в одном из зданий Удмуртский пединститут начал расширяться. Отстроил современный корпус через дорогу и назвал его номером один, потом присвоил здание на противоположном углу перекрестка – корпус четыре. Затем соорудил спортивный комплекс и прекрасное здание факультета искусств, корпус номер шесть, куда сейчас водят делегации на экскурсии. На очереди строительство сквера с памятником Пушкину, часовни для верующих «корифеев науки», библиотеки по последнему слову техники. Через Удмуртскую перекинулся воздушный переход, соединяющий корпуса вуза.
Когда пошла волна переименований институтов в университеты и академии, Удмуртский имел на это полное право: десятки тысяч студентов, большая когорта профессоров и доцентов, докторов и кандидатов наук, десятки факультетов и специальностей. На базе университета образовались институты и колледжи, открылись филиалы в других городах.
Об авторитете вуза говорят его большие международные связи с коллегами из США, Великобритании, Германии, Испании, Южной Кореи. Происходит обмен студентами и преподавателями. Все это большое научное хозяйство впечатляет, и его надо содержать. Составляют гордость университета и несколько спортивных команд, участвующих в высших эшелонах чемпионатов страны.
А что делается в вузе во время вступительных экзаменов: переполненные коридоры, толчея возле списков поступающих, слезы радости и горя после экзамена, озабоченные родители, водящие своих чад по кабинетам. Конечно, многие выбирают специальности сверхпрестижные: юриспруденция, дизайн, финансы. Часто мест бывает меньше, чем заявлений медалистов. Говорят, что дают взятки. Правда, есть сейчас платные формы обучения, но разовая взятка, наверное, обойдется дешевле.
Дальше по Удмуртской, в старинном здании, находится городское жилуправление, то самое, на которое сыплются все шишки по ремонту жилья, если нет горячей воды или перекопаны дворы. Следом расположено кафе, куда водят кормить нестройными колоннами призывников с республиканского военкомата, пока «покупатели» не развезут их по войсковым частям. Напротив кафе находится школа, воспитавшая многих юных футболистов до настоящих мастеров.
Интересная история случилась со стоящим рядом Центральным архивом. Когда планировали его застройку тут, не предполагали, что Удмуртская станет такой знаменитой. И здание архива своим тюремным видом с окнами-бойницами портило весь проспект. Засуетился тогда главный архитектор города Берш, кое-что на фасаде изменили, но «горбатого» не исправить. С левой стороны улицы невзрачные пятиэтажки прикрывает собой ряд магазинов, и в «Дарах природы» можно купить натурального меда и медвежатины.
Так мы добрались до улицы Кирова. Когда-то здесь была окраина города, и построили два завода: редукторный и подшипниковый. Предприятия процветали, продукцию отправляли даже за границу. Рабочая сила была в дефиците, и платили исправно. Это и соблазнило меня в свое время прирабатывать на подшипниковом ночным сторожем.
Если выпадал пост на складе, то, обозревая временами замки, можно было поваляться и почитать вволю и на другой день на основной работе выглядеть сносно. Но часто приходилось дежурить на проходной, на вертушке. До полуночи для второй смены открывать калитку было нельзя, а освободившийся раньше рабочий класс скапливался у вертушки, забивая всю проходную. Как у коренного ижевчанина, у меня было среди рабочих много знакомых, и они начинали клянчить, чтобы я выпустил их пораньше, раз они не нужны уже в цехах. Незнакомые ворчали, что с моей рожей надо не на стуле сидеть, а болванки ворочать. Одним словом, не выдерживал я по мягкости характера и открывал выход раньше времени, за что и был уволен как нарушитель инструкции.
Позднее подшипниковый завод отстроил на Удмуртской новое административное здание, часть которого сдал коммерческим структурам. Редукторный завод отдал часть своей территории в аренду под авторынок и мастерские.
После улицы Кирова начинается самый престижный жилой район – Северный: сравнительно новый, современной застройки, вдали от крупных предприятий, рядом с лесным массивом.
По бартеру с газовиками несколько домов вдоль речки Карлутки построили немцы. Все детали возили за тысячи верст из Германии. Смонтировали с европейским качеством, вид замечательный. Поначалу котировались эти квартиры выше некуда, потом интерес к ним поостыл: говорят, не совсем приспособлены они для суровых уральских зим.
Украшает тут Удмуртскую и многоэтажный, сверкающий стеклом институт «Сельпроект», да и жилые дома хорошей планировки: большие кухни, лоджии, мансарды наверху для художников. Возле улицы Майской стоит шестнадцатиэтажный кирпичный дом, а рядом дом-гибрид: низ кирпичный, а верх панельный.
Здесь памятна мне одна история. Вы знаете, сколько подписей ответственных лиц различных контор нужно собрать, чтобы получить ордер с разрешением перекопать такую магистральную улицу как Удмуртскую? А если это делается с остановкой общественного транспорта, то надо компенсировать, например, ТТУ его убытки. В солидных городах под большими улицами делают проходные каналы, чтобы при авариях не копать асфальт. Решили впервые такой канал соорудить и в Ижевске. Поджимали сроки – нужно было сдавать жильё. Завезли материалы, согнали технику. Собрали все подписи, кроме одной – ГАИ.
Кто на улице хозяин? Город считает, что он, так как содержит. Гаишники – что они, раз отвечают за безопасность движения, тем более, что они номенклатура республиканского масштаба.
- Работы категорически запрещаю, - написал на моем чертеже начальник ГАИ, и я понял, что дело глухо. И причина была не в нас, строителях: мы были козлами отпущения. Шла принципиальная борьба между ведомствами.
Секретарь горисполкома знала меня и разрешающе махнула рукой, так как был уже поздний вечер, и совещание заканчивалось. Когда я, ввалившись в кабинет и прервав заседание, доложил, что все работы срываются из-за инспекции, заместитель председателя исполкома Львов побагровел и сказал: «Копай! Мы разберемся, кто в городе хозяин».
Такие работы ведутся обычно в выходные дни, чтобы не мешать трудящимся добираться до заводов и контор. Сроки были железные: к утру понедельника общественный транспорт должен пойти, иначе страшные последствия.
Копать мы начали ночью, как только перестали ходить троллейбусы. Но ГАИ по ночам не спит. Подъехавший на машине с мигалкой наряд сразу же выяснил, кто тут старший, усадил прораба в машину и увез, обезглавив стройку. Когда утром обнаружилось, что все стоит и дело срывается, я, на свой страх и риск, дал команду копать дальше. Экскаваторы замахали ковшами, груженые самосвалы засуетились, отвозя грунт. Ровно в десять часов с одной стороны Удмуртской показалась кавалькада раскрашенных машин с мигалками. Из «Волги» вышел полковник и начал давать указания своим подчиненным. У меня екнуло сердце. Но, о чудо! С другой стороны улицы к котловану подъехала черная «Волга». Из нее вышел Львов. Подозвав меня, он спросил, как идут дела, и сказал:«Продолжай». Противостояние по обе стороны котлована продолжалось несколько минут. Первыми развернулись и уехали гаишники. Проходной канал мы закончили вовремя: к сроку на месте траншеи лежал свежий асфальт. А начальника ГАИ вскоре сменили, городские власти в тот раз взяли верх.
Постепенно из старого центра в Северный район стали перебираться престижные магазины. С Пушкинской переехал «Экран», с Ленина «Электротехника в быту». Особый разговор об элитных домах, в народе их называют по фамилиям первых лиц республики: дом Марисова или дом Волкова. Там планировка, количество комнат и квадратных метров – на заказ, можно в два яруса, можно с камином, есть и с гаражами в подвале. Эти дома строятся внутри кварталов, подальше от пыльных улиц и лишних глаз. Сейчас в таких домах много и «новых русских». В микрорайоне Север таких домов больше, чем где-либо.
На улице Удмуртской здесь было построено первое в городе троллейбусное депо, первыми пассажирами троллейбуса были мы, строители.
Улица Удмуртская, минуя старое Северное кладбище, заканчивается у автозаправки, на развилке Воткинского шоссе и Дзержинского.
Так изменялась она, эта улица: из грязной, узкой, деревянной превратившись в широкую, сверкающую витринами. Может такая же судьба к лучшему ждет и нашу многострадальную Удмуртию. Так хочется в это верить и надеяться.
Комментариев нет:
Отправить комментарий